Кровь времени - Страница 2

Расположенные несколько дальше к востоку холмы с городскими стенами напоминали причудливо окаменевшую зыбь на воде. Эти холмы были не из земли или песка, а из разнообразного хлама, который горожане свозили сюда в течение восьми веков. Чаще всего здесь попадались груды строительного мусора, глиняных черепков, резного камня, кусков стен с фрагментами фресок. Сутулые фигуры рабочих двигались по направлению к Баб Дарб аль-Махруг — воротам в квартал Аль-Азхар. Трое уличных сорванцов ругались из-за найденного куска эмали, пригодного для продажи. Такое зрелище в этом районе можно наблюдать достаточно часто. Спор шел о том, кто из троицы первым заметил добычу в куче каменного крошева; самому старшему мальчишке было двенадцать лет. Каждый день дети рылись в грудах обломков в поисках какого-нибудь, пусть крохотного, осколка древности, который заинтересовал бы слоняющихся по Каиру богатых туристов и принес счастливцу немного денег. На этот раз перебранка не переросла в драку: старший уступил трофей противникам и прокричал им вслед несколько угроз. Мальчишка в красках описал, что случится с конкурентами, если они вновь станут проводить раскопки на его территории. Селим наблюдал за ссорой с лестницы мавзолея: уже больше часа он ждал, пока окрестности опустеют, — он не хотел, чтобы его заметили. Ведь цель его присутствия в Городе Мертвых слишком важная и секретная.

Солнце садилось, и в городе мало-помалу загорались огни. Когда свет из новых, построенных по европейским стандартам зданий постепенно залил окрестности, Каир окрасился во всевозможные оттенки охры. За старой крепостной стеной виднелся лес минаретов. Селим любовался родным городом так, как может только десятилетний ребенок, еще никогда не пересекавший Нила. У мальчика возникло чувство, что центр мира находится именно здесь, в сердце этих узких улочек; что на свете нет ничего прекраснее и важнее Каира… Кроме, пожалуй, наступающего вечера и предстоящей встречи. Селим обожал легенды и приготовился погрузиться в одну из них. Так ему обещали.

Время пришло; он спустился по лестнице и пошел вдоль бесконечной стены. Миновал мечеть-усыпальницу Бар-бея и двигался вперед до тех пор, пока не очутился в условленном месте — тесном проходе, стиснутом с двух сторон высокими мавзолеями. Песок здесь был усыпан деревянными обломками; Селим посмотрел, куда поставить ногу, и сделал неуверенный шаг… Стемнело; сияния ранних звезд не хватало, чтобы осветить узкий проход, или, вернее, тупик. Мальчик прошел его до конца и остановился в ожидании.

Наступила ночь, и звезды уже в полную силу сияли над гробницами калифов. Тогда Селим завыл в первый раз — в разбросанных вокруг пустующих постройках заметалось эхо. Не рассуждая, повинуясь инстинкту, он только что заговорил на языке ужаса, и вой точно выразил это чувство. Мальчик успел завыть снова, прежде чем кончики его волос окончательно поседели; теперь в голосе подростка звучала боль.

Бродячий пес уронил найденную тряпку и навострил уши. Вой оборвался… Собака открыла пасть, высунула влажный язык и потрусила в сторону источника странных звуков. Остановилась перед кромкой густой тени у входа в тупик, а затем неуверенно пошла дальше. Через несколько метров ее любопытство рассеялось как дым — обоняние подсказало псу, чем пахнет в конце прохода. В ночной мгле было видно, как чья-то коренастая фигура шевелится над телом ребенка. Существо повернулось: оно было гораздо выше ростом, чем показалось сначала… Собака с новой силой почуяла тот же запах, попятилась и обмочилась от ужаса, когда темная фигура двинулась к ней. Ветер поднял в воздух рой песчинок и понес их в таинственные глубины пустыни.

1

Париж, ноябрь 2005 г.

Париж рокотал, волна возмущения захлестнула город. Шум от собраний горожан потрясал фасады отелей Османа, раскатами грома бился в горловинах бульваров и долетал даже до министерств. С самого начала скандала свинцовое небо тяжко давило на крыши. Столица задыхалась, как человек, слишком туго повязавший шарф.

Никогда еще Франция не знала подобного ноября — было так холодно, и одновременно гремело столько гроз. Пресса зарабатывала на одной и той же теме ежедневно в течение трех недель. На каждой странице любой газеты или журнала печатались только отчаянные протесты против дела, для освещения иных событий просто не оставалось места. Некоторые журналисты даже заявляли, что, если так пойдет и дальше, ноябрь 2005 года по количеству памятных событий превзойдет май 1968-го.

Мощный седан несся мимо газетных киосков, выстроившихся в линию, как километровые столбы на прямом участке шоссе. Каждый киоск торговал точно выверенными дозами информации, необходимыми для выживания в цивилизованном обществе. Легковая машина поравнялась с грузовиком — в зеркале заднего вида появилось отражение человеческого лица. Марион отреагировала почти мгновенно, откинувшись на спинку сиденья и постаравшись сделаться еще незаметнее. Она походила на призрак; несмотря на тонкие черты лица, никто уже не назвал бы ее симпатичной. Марион стала слишком бледной; губы с чуть поджившей ранкой были плотно сжаты, отчего рот напоминал запятую в конце незавершенной фразы. Несколько седых прядей резко выделялись среди темно-русых волос. Но особенно изменились глаза: они потеряли былой блеск, пронизывающие огненные искорки нефритовых граней сменились тлением потухающих угольков. Эта женщина приближалась к сорокалетию, и жизнь недавно преподнесла ей пренеприятный сюрприз.

Обитое кожей сиденье заскрипело, когда сидящий рядом с Марион мужчина наклонился к водителю и попросил повернуть направо. Она на мгновение прикрыла глаза, желая поскорее прогнать мысли о своем внешнем виде. В машине вместе с ней молча ехали три человека, столь же мужественных, сколь и таинственных, — агенты ДСТ, французской контрразведки. Аббревиатура отозвалась в сознании тяжелым и немного пугающим эхом. У Марион никогда не возникало проблем с представителями силовых структур, лишь раз в жизни ее остановила полиция — просто для проверки документов. Если в ней и было что-то необычное, то только ее должность: она работала секретарем в парижском Институте судебно-медицинской экспертизы. По крайней мере ничего дурного за собой не знала и всегда считала себя такой же, как миллионы соотечественников. В поте лица зарабатывала на жизнь, чуть выше поднимала голову в конце каждого года, радуясь, что вновь удалось удержаться на плаву и есть возможность немного отдохнуть во время праздников. До возвращения из последнего отпуска, в начале октября, Марион никогда не подумала бы, что однажды окажется в этой машине — на пути в неизвестность.